Я рассказал ему, что в больнице умерло несколько лошадей, и подозрение в непрофессионализме при проведении операций падает на моего друга Кена Макклюэра. А я пытаюсь помочь ему выяснить истинные причины гибели лошадей.
— Ну и как, сэр, вы преуспели?
— К сожалению, нет.
— И как долго вы этим занимаетесь?
— С прошлого четверга.
Он поджал губы и легонько покачал головой, как будто извиняя меня за отсутствие результатов. Рэмзи сделал у себя еще одну пометку, затем посмотрел на меня и начал опять:
— Как вы думаете, гибель лошадей и смерть анестезиолога как-то связаны между собой?
— Не знаю, — вздрогнул я.
— А как вы думаете, смерти лошадей как-то связаны с поджогом главного здания?
— Не знаю.
— Вы обсуждали с кем-нибудь подобные предположения, сэр?
— Мне кажется, это не совсем безопасно. Его глаза сузились.
— Как я понял, вы видели тело Сильвестра.
— Да, — сглотнул я. — Отчего он умер?
— Всему свое время, — вежливо ответил он. — Когда вы были в операционной, вы прикасались к чему-нибудь?
— Нет.
— Вы уверены, сэр?
— Абсолютно.
— Вы заметили что-нибудь необычное? Кроме Сильвестра, конечно.
— На полу у операционного стола валялся хирургический степлер.
— О… Вы знаете, как выглядит хирургический степлер?
— Я однажды видел, как Кен им пользовался. Он сделал еще одну пометку.
— Еще все двери не были заперты, что тоже очень странно. Я вышел на улицу проверить дверь приемной, ну, знаете, куда поступают больные животные. Она тоже была открыта. Я закрыл ее на ключ, чтобы никто не вошел и не увидел Скотта. — Я на секунду замолчал. — И когда мы с Кеном вошли в операционную, дверь послеоперационной палаты тоже была открыта, равно как и дверь оттуда в коридор, и дверь приемной.
Он все записал.
— Это вы повесили таблички и закрыли дверь между коридором и операционной?
Я кивнул головой.
— У вас есть ключи?
— Нет, я брал ключи Кена Макклюэра.
— Где вы были, сэр, вчера с девяти часов вечера до девяти утра сегодняшнего дня?
Я про себя улыбнулся: это был классический допрос.
— Я обедал в Лондоне, у меня была личная встреча. С одиннадцати до двух я находился в обществе заместителя шефа службы безопасности жокей-клуба. Затем я вернулся в Челтенхем и улегся спать. Я живу у родителей невесты Кена Макклюэра. Это примерно в миле отсюда.
Он делал короткие заметки.
— Спасибо, сэр.
— Когда он умер? — снова спросил я.
— Вы же не думаете, что я вам отвечу.
Я вздохнул. Это произошло после трех, когда Кен оставил Скотта на дежурстве. У всех было такое же алиби, как и у меня, впрочем, весьма шаткое: дома, в постели.
Детектив Рэмзи спросил, как долго я еще намерен жить у родителей невесты Кена Макклюэра.
— Этот вопрос окончательно не решен, — ответил я. — Возможно, еще несколько дней.
— Мы сможем еще раз вызвать вас?
— Если я уеду, Кен будет знать, как меня найти.
Он кивнул, снова сделал пометку, поблагодарил меня и попросил констебля пригласить в офис Кена. Выходя в коридор, я заметил Кэри с одним из полицейских. Я видел этого полицейского в воскресенье, но не знал, как его зовут. Они вышли из операционного блока. Кэри еле волочил ноги, его седая голова поникла. Он был в глубокой депрессии. Невидяще посмотрев на меня, он повернул к офису и с трудом произнес:
— Все на своих местах.
Воскресный полицейский провел Кэри в офис и закрыл дверь. Мы с констеблем вышли из больницы. Я увидел, как Кен с Белиндой бесцельно слонялись по конюшне и смотрели на своих пациентов.
— О, да ты вращаешься в высшем обществе, — сказал я Кену.
Вид у него был убитый.
— Я возвращаюсь в Тетфорд. Если буду нужен, найдешь меня там.
— А я остаюсь с Кеном, — заявила Белинда.
Я улыбнулся ей, и, помедлив секунду, она, хотя и не слишком охотно, улыбнулась мне в ответ. Все-таки это была победа.
Когда я приехал, Викки и Грэга не было дома. В некотором роде они решили проблему своего времяпрепровождения — вызывали такси и ехали кататься. У них не хватало смелости взять напрокат машину и самим ее водить. «Таксисты всегда знают, куда ехать. Они рассказывают нам, что нужно делать и куда смотреть», — говорила Викки.
Я вошел, отнес в свою комнату пишущую машинку Кена и папку с письмами и приступил к работе.
Все письма были отпечатаны на фирменной бумаге, и на каждом красовалась размашистая подпись Кена. В письмах говорилось, что полицейским нужен список сгоревших лекарств, затем следовала просьба о содействии. Письмо само по себе было неплохим, но оно не относилось к тем, на которые дают немедленный ответ. Я вставил в машинку первую копию, напечатал вверху адрес и название фирмы и протянул бумагу вниз, чтобы допечатать еще один абзац под подписью Кена.
Я писал: «Это дело не терпит отлагательств. У полиции есть подозрения, что некоторые опасные, редкие и/или запрещенные вещества были украдены еще до поджога. Они могут оказаться в чьих угодно руках. Дайте ответ как можно скорее и вышлите, пожалуйста, копии соответствующих счетов. Маркированный конверт прилагается. Хьюэтт и партнеры выражают Вам глубокую признательность за Вашу отзывчивость и оперативное содействие».
В Японии я бы еще прибавил несколько цветистых любезностей, но в британской торговле это было бы чересчур. Во всяком случае, так мне поведали многочисленные сбитые с толку японские бизнесмены. К примеру, поклон вызывал смущение, но никак не способствовал заключению контракта. В Японии дарить подарки гостю — обязанность хозяина, а не наоборот. Существует много способов поставить друг друга в неловкое положение.