— Мистер Нэгребб? — осведомился я.
— Что вам нужно? — спросил он, остановившись в двух шагах от забора и повышая голос.
— Я всего на пару слов.
— Кто вы? Мне некогда.
— Я пишу статью о случаях лошадиных смертей. Я думал, что вы можете мне помочь.
— Вы напрасно думали.
— Но вы же такой опытный.
— Свой опыт я держу при себе. Проваливайте.
— Я слышал, что вы можете рассказать о внезапном остром воспалении копыта, — сказал я.
Его реакция была по-своему достаточно убедительной. Он вдруг замер как вкопанный, мышцы вокруг глаз непроизвольно задергались. Я знал, что это признаки тревоги. Мне приходилось наблюдать подобное, когда я задавал в дипломатических кругах с виду безобидные вопросы о тайной недозволенной сексуальной жизни.
— О чем вы говорите? — требовательно спросил он.
— Об избытке углеводов. Он ничего не ответил.
Должно быть, его беспокойство каким-то образом передалось двум остальным — молодая женщина подбежала к нам, а мужчина подъехал на лошади. Она — гарпия со свирепым взглядом, он — такой же темный и мускулистый, как и его лошадь.
— Что случилось, папа? — спросил он.
— Человек интересуется острым воспалением копыта.
— В самом деле? — Его голос походил на отцовский — такой же угрожающий, с явным глостерширским акцентом. Он тоже понимал, о чем идет речь. Насчет девушки я не был так уверен.
Я сказал:
— Мне нужен репортаж из первых рук. Не для ветеринаров, а для широкой публики. Только лишь ваше описание, что вы чувствовали, когда увидели, что ваша лошадь смертельно искалечена.
— Чушь, — сказал сын.
— Это случилось в прошлом году в сентябре? Лошадь была застрахована? — спросил я.
— Пошел ты… — сказал сын, направив лошадь прямо к забору и угрожающе подняв свой внушительный кнут.
Я подумал, что самое время последовать его совету, тем более что Нэгребба, ради которого затевалась вся эта экскурсия, я увидел и оценил, завершая таким образом свою картинную галерею стариков. К тому же я целиком и полностью разделял мнение Кена о его сыне. «Если эта девушка — дочь, то она является продуктом воспитания все той же семьи, ее частью, но уж никак не главой», — подумал я.
— Кто вас прислал? — спросил Нэгребб.
— Молва, — ответил я. — Восторженный вздор.
— Как вас зовут?
— Блэйк Пастер, — я назвал первое имя, которое пришло мне в голову. Это был мой коллега, первый секретарь посольства в Токио. Я подумал, что Нэгребб вряд ли будет проверять списки министерства иностранных дел. — Независимый журналист. Жаль, что вы не можете мне помочь.
— Дерьмо, — сказал Нэгребб.
Я уже начал свой картинный отход, и на том бы все и закончилось, если бы в этот момент из-за дома не появилась еще одна машина и не остановилась возле моей.
Водитель вылез. К моему смятению, им оказался Оливер Квинси.
— Привет, — удивленно протянул он. — Какого черта ты здесь делаешь? — Его недовольство было очевидным.
— Ищу информацию для статьи о лошадиных смертях.
— Ты его знаешь? — спросил Нэгребб.
— Конечно. Друг Кена Макклюэра. Вечно в клинике сует во все свой нос.
Ситуация обострилась еще больше.
— Я пишу статью о больнице, — сказал я.
— Для кого? — подозрительно спросил Оливер.
— Для того, кто купит. А ее купят.
— Кен в курсе? — воскликнул Оливер.
— Для него это будет приятным сюрпризом. А сам-то ты что здесь делаешь?
— Не твое собачье дело, — отрубил Нэгребб, а Оливер ответил одновременно с ним:
— Что и обычно. Растяжение сухожилий.
Я пытался проникнуть в сознание Оливера, но мне не удалось. Наверно, в его мыслях я был врагом вместе с Кеном и Люси Амхерст, верными сторонниками «Кэри Хьюэтт и партнеры» и противниками всяких перемен. Он с ненавистью наблюдал за мной.
— Ты все еще работаешь в фирме? — спросил я.
— Фирма может закрыться, но лошадям все Равно нужна помощь, — бросил он.
— Кен говорит так же.
Сын Нэгребба, который, казалось, совсем меня не слушал, но внимательно за мной наблюдал, вдруг соскользнул с лошади, вручил поводья своему отцу, наклонился, пролез под забором и подошел к нам. Угроза, исходившая от него, казалась вблизи почти осязаемой. Я подумал, что он в два раза крупнее своего отца.
— Приятель, у тебя появились проблемы, — обратился он ко мне.
Кнут он держал в левой руке. Я успел спросить сам себя, не левша ли он. Он более или менее доказал, что нет, нанеся мне быстрый и сильный удар кулаком правой руки в область желудка.
Мне показалось, что меня лягнула лошадь. У меня перехватило дыхание, я упал на одно колено, сложившись вдвое, как парализованный.
Положение не очень улучшилось, когда сын Нэгребба водрузил свой сапог на мое склоненное плечо и буквально опрокинул меня.
Никто не возражал. Перед моими глазами возникла старая пыльная трава. Помощи ждать неоткуда.
Дыхание медленно вернулось ко мне, а вместе с ним пришла бессильная ярость, отчасти на самого себя за то, что так неосмотрительно ввязался в этот скандал. Не было никакого смысла пытаться дать сдачи младшему Нэгреббу, он бы опять меня свалил. Моим оружием были слова, а не руки. Я никого никогда не ударил даже в гневе.
Я встал на колени, потом на ноги. Нэгребб смотрел задумчиво, а его сын — с невыносимым превосходством. Оливер был безучастен. Девушка улыбалась.
Я задержал дыхание. Поборол свою злость.
— Все, я понял, — сказал я.
Не самая мудрая из реплик, как потом подумалось мне, но это все, на что я был способен в тот момент. Сын замахнулся на меня еще раз. но я был готов к этому и запястьем парировал удар. Даже этого хватило, чтобы мои пальцы онемели. Единственное, что было положительным в данной ситуации, так это то, что я ни словом не обмолвился о коллагеноразлагающих ферментах, и поэтому угроза познакомиться со шприцами, наполненными коллагеназой, отпала сама собой.