Пока Кен переводил дух, я спросил:
— А из чего их делают?
— Из латекса. Ты их видел. Каждая пара в отдельной стерильной упаковке. Ты видел, как я бросал их в мусорное ведро. Иногда во время операции приходится использовать по три пары. По-всякому бывает. Затем Рэмзи прицепился к халатам, колпакам и маскам. Все то же самое, только не так много размеров. Мы их выбрасываем. Мы выбрасываем упаковки. Единственное, за что можно ручаться, так это то, что все лабораторные халаты оказались на месте, потому что те, что не используются, сдаются в прачечную. Рэмзи спросил, не слишком ли много мы выбрасываем. Никакого понятия о стерильности. Он даже ничего не слышал об операционных чехлах для обуви. Хочу сказать, что, после того как через операционную протопали толпы врачей, полицейских и фотографов, испарилась всякая надежда узнать, кто же там побывал.
— М-м-м…
— И с чего это он взял, что для совершения убийства кому-то понадобилась стерильность?
— Ты сам мне об этом сказал.
— О чем это ты?
— Чтобы не оставить на теле Скотта ничего, что могло выдать убийцу. Ни волос, ни частичек кожи, ни ворсинок, ничего.
Кен прищурился.
— Ты действительно веришь в это?
— Я не знаю, но могу предположить, что они не обнаружили никаких отпечатков пальцев на степлере и убрали его оттуда.
— Звучит ужасно, — сказал Кен.
— Что еще они спрашивали?
— Они спрашивали, не считаю ли я, что лошадей убивал Скотт.
— М-м-м…
— Что ты хочешь сказать этим своим «м-м-м»? Конечно же, нет. — Кен был возмущен моим мычанием. — Он был братом милосердия.
— И анестезиологом.
— Ты глуп, как и полицейские.
— У Скотта всегда была такая возможность, — резонно заметил я. — Я не говорю, что он убивал, я говорю, что он сумел бы это сделать, и возможность у него была. Так же, как и у тебя.
Он задумался.
— О-ох…
— А может, он узнал, кто их убивал, — предположил я.
Кен сглотнул:
— Я не верил тебе, когда ты предупреждал об опасности. Мне кажется, убивать лошадей — это одно, а убивать людей — совсем другое.
— Если ты имеешь в виду убийство без следов, то это очень опасно.
— Да, конечно.
— Скотт был вторым, кто погиб здесь.
— Вторым? А, еще этот поджигатель?
— Все о нем забыли, — сказал я. — Или, может, о ней.
— О ней?
— А медсестра, которая ушла в гневе?
— Полиция, конечно же, ее проверила.
— Надеюсь, — ответил я. — Как насчет того, чтобы навестить Нэгребба?
Эта идея пришлась Кену явно не по душе:
— Нэгребб — мерзавец, но его сын еще хуже.
— Мне казалось, ты говорил, что у него дочь.
— Правильно. Два сына и дочь. Один из сыновей тоже выступает на лошадях в конкуре, и он самый отпетый ублюдок из всех, кто когда-либо сидел в седле.
— Это уже кое-что, прибавь еще Винна Лиза.
— Так вот кого ты захочешь увидеть в следующий раз!
— Вовсе нет.
— Рад слышать, что ты не потерял остатков разума.
— Ладно, — сказал я, — кто тренировал лошадь Фитцуолтера?
— Он сам. У него есть разрешение.
— Правда? — Я знал, что здесь нет ничего удивительного. Многие владельцы стиплеров тренируют собственных лошадей. — По-моему, ты говорил, что это был жеребчик.
— Да, трехлетний жеребчик. Он выиграл соревнования на слабопересеченной местности еще двухлеткой, и Фитцуолтер купил его, потому что он любит их тренировать на бег с барьерами в три-четыре года, а позже — выставлять в этих состязаниях.
— Что он из себя представляет?
— Фитцуолтер? Самоуверенный, но не так уж и плох как тренер. Если ты подумываешь навестить его, я мог бы поехать с тобой. Он достойно перенес смерть своей лошади.
— Где он живет?
— Милях в пяти отсюда. Давай позвоним и узнаем, дома ли он.
— Пожалуй.
— Он не перестал обращаться ко мне. То есть его не нужно уговаривать, как остальных. А как тебе удалось так быстро приручить Зои? Она была мягкой, как воск. Смирной, как никогда.
— Сам не знаю. Мне она показалась привлекательной. Вероятно, она это почувствовала.
— Привлекательной!
— В некотором роде.
— Поразительно. Кстати, Фитцуолтер нанял нас по контракту, который все еще действует.
— Прекрасно, значит, ты можешь заглянуть к нему без специального вызова?
Он утвердительно кивнул:
— Я часто заскакиваю к нему, когда проезжаю мимо.
— Тогда давай заскочим вместе.
Кен пролистал маленькую записную книжку, позвонил, получил утвердительный ответ, пересел из моей машины в свою, и мы направились по сельским долинам, а затем вверх по дороге, вьющейся вокруг холма, к серому каменному дому на голой возвышенности. Дом, с виду ничем не примечательный, располагался возле кладбища сломанных автомобилей, где на трех акрах земли в унынии ржавели чьи-то старые мечты.
Мы свернули с дороги на прямую аллею, которая проходила возле дома и упиралась в маленький открытый двор конюшни, образованный старыми сараями, амбаром, парой гаражей и курятником.
— Фитцуолтер торгует металлоломом, — вскользь заметил Кен, когда мы вышли из машин. — В выходные по этой куче старья ползают толпы народа в поисках запчастей, колес, клапанов, сидений, поршней и так далее. Он продает все. Затем он спрессовывает каркасы и отправляет их на переплавку. Зашибает неплохие деньги.
— Странное сочетание — металлолом и лошади, — заметил я.
Кена это позабавило.
— А что бы ты сказал, если бы узнал, что половина парней, которых ты видел в охоте за призами на лошадиных шоу и спортивных играх, получают деньги из подобных источников? Ну, ладно, не половина, но некоторые из них — определенно.